Марсельцы - Страница 10

К оглавлению

10

В тесных городских улицах толпа сбилась в плотную кучу, и танцорам уже не было прежнего раздолья. Время от времени какой-нибудь неугомонный плясун пытался снова попасть в такт рокочущим тамбуринам и устало хрипевшим дудкам, но фарандолы не получалось.

Так шествовали мы, сбившись в тесную кучу, вдоль всей улицы Красильщиков, вдоль улицы Вязальщиков, вдоль Красной улицы, пока не вышли на площадь Башенных часов, перед городской ратушей. На просторе площади толпа рассеялась во все стороны, и снова в бешеной фарандоле закружились пузатые купцы и бородатые капуцины, три монашенки и солдаты, священники и базарные торговки, прачки и нарядные дамы, ремесленники и оборванцы. Весь Авиньон плясал фарандолу.

Большой барабан вторил тамбуринам, отбивая такт пляски. Гул пушечных салютов смешивался с неумолкающими возгласами: «Да здравствует нация!»

От ратуши мы двинулись к Дворцовой площади, где должно было происходить народное пиршество. Посредине площади на особом возвышении уже заняли места три комиссара Национального собрания, прибывшие накануне из Парижа, чтобы провозгласить присоединение Авиньона к Франции. Все окна, балконы, даже крыши были усеяны людьми. Фарандола гигантским кольцом оцепила обе площади — Дворцовую и Башенных часов. Народ посредине этого живого кольца приплясывал и хлопал в ладоши. Раздавались крики: «Да здравствует Франция!», «Да здравствует нация!», «Долой папского легата!»

Но вот комиссары поднялись с мест и знаками стали призывать всех к тишине. Дудки и тамбурины мало-помалу затихли, плясуны разомкнули круг, толпа замолчала. Тогда один из комиссаров прочел декрет Национального собрания, провозглашавший присоединение Авиньона и Венессенского графства к Франции.

И ответ народ снова восторженно закричал: «Да здравствует нация!», «Долой легата!»

Представители Национального собрания обернулись к папскому дворцу и подали знак рабочим, стоявшим между зубцами его башен. Крики мгновенно смолкли, и наступила торжественная тишина. Рабочие — кузнецы и слесари — приблизились к колоколенке, возвышавшейся посредине дворца, и сняли с крюка маленький серебряный колокол, звонивший только в честь пап. Затем они привязали его к длинной веревке и осторожно спустили вниз на площадь.


Глава четвертая
БРИГАДИР ВОКЛЕР

Спуск колокола означал конец папской власти над Авиньоном. Народ приветствовал этот символический жест восторженными криками. Тамбурины и флейты вновь заиграли, пение и пляски возобновились. В это время на площадь принесли праздничное угощенье. Носильщики сгибались под тяжестью корзин, наполненных доверху свежим белым хлебом и тяжелыми горшками с маслинами. Они тащили также корзины с орехами и гроздьями золотистого винограда. Все эти припасы были разложены на помосте. Каждый мог подойти и получить ломоть хлеба, семь маслин, шесть орехов и большую кисть винограда.

Нелегко было пробраться к помосту. Мне едва не отдавили все пальцы на ногах. Все же в конце концов я получил свою долю и стал искать местечко, где можно было бы присесть и спокойно полакомиться угощеньем. На ступеньках дворца я уселся рядом с бравым национальным гвардейцем, который пришел на празднество с женой и ребенком. Гвардеец потеснился немного, чтобы дать мне место. У него были длинные светлые усы, голубые глаза и розовые щеки, какие редко можно встретить у южан. Вначале он не обращал на меня внимания, но, увидев, что я щелкаю орехи зубами, он не выдержал и вскричал:

— Вот так челюсти! Настоящие клещи!

Сам он колол орехи булыжником.

Я хотел улыбнуться и как-нибудь ответить на эту шутку, но, не найдя слов, покраснел и потупил глаза в землю. Да и не удивительно: этот солдат был так великолепен в своем синем мундире на красной подкладке, на шляпе его красовался такой пышный султан, а длинная изогнутая сабля так сверкала, что всякий на моем месте смутился бы. В эту минуту я ничего не пожалел бы за право назваться его сыном, братом, на худой конец даже просто знакомым!

Внезапно красавец-гвардеец поднялся с места.

— Ага, — сказал он, — уже открывают винные бочки!

Он обернулся к жене; та подала ему манерку. Солдат поглядел на мою фляжку и спросил:

— А твоя наполнена? Если она пуста, давай, я заодно и тебе принесу вина!

Я безмолвно протянул свою фляжку. Гвардеец стал протискиваться в толпе к месту, где раздавали вино. Там была невероятная толчея. У самой стены дворца над головами возвышались шесть огромных бочек. Бочки только что просверлили, и весь народ хлынул к ним. Легко себе представить, что творилось вокруг. Первые несколько мгновений я видел, как национальный гвардеец, работая локтями, прокладывал себе дорогу к бочкам; потом я следил за мелькавшим над толпой красным султаном и, наконец, вовсе потерял его из виду среди моря голов.

Через четверть часа гвардеец вернулся, неся доверху наполненные вином котелок и фляжку. Усы у него были влажны от вина.

— Отец! — вскричал мальчуган, завидев отца. — Я хочу еще винограда.

— Винограда больше нет, хочешь, выпей глоток вина?

— Нет, я хочу винограда.

— Да ведь тебе говорят, нет винограда.

— Выпей вина, мое сокровище, — уговаривала мальчика мать, поднося к его рту полный котелок. — Оно вкусное.

— Нет, я хочу винограда.

Я не успел еще съесть свою порцию винограда. Протянув ее ребенку, я сказал:

10