— Верно! — закричал другой федерат. — Ты прав, патриот! Я уверен, что среди нас нет ни одного подлеца, который помышлял бы о возвращении на юг прежде, чем не будет свергнут тиран! Свобода или смерть!
Батальон восторженно аплодировал ораторам и, чем грознее звучали их речи, тем больший отклик встречали они у слушателей. Это объяснялось тем, что шли слухи, будто Национальное собрание ищет предлога для удаления марсельского батальона из столицы. Кроме того, говорили, что Парижская национальная гвардия не только не собирается присоединяться к батальонам патриотов, но выступит против них на защиту короля…
Дантон, слушая, какими проклятьями осыпаем мы медлительных парижан, потемнел, как грозовая туча. Однако он дал нам всем выговориться и только после этого взял себе слово. Мы понимали далеко не все в его речи, — ведь он говорил по-французски, — но ни одна его мысль не осталась непонятой.
Дантон начал с того, что мы не правы, считая всех парижан своими врагами. Он подробнейшим образом изложил нам принятый на завтра план действий.
Вот в каком порядке должны были двигаться революционные войска:
1) батальоны патриотов округа Славы должны следовать к площади Карусель, то есть к дворцу тирана, через Гревскую площадь и мост Сен-Жан;
2) батальоны округа Сен-Марсо должны пересечь Конный рынок, пройти по набережным Сены и перейти на другой берег реки по Новому мосту;
3) одновременно марсельцы совместно с батальоном брестских федератов и студентами должны пройти по набережной, перейти Сену по мосту Сен-Мишель и вступить на площадь Карусель через Луврскую галерею.
— План этот продуман до конца, — закончил свою речь Дантон. — Ручаюсь, что все участники похода будут на своих местах! Пушка на Новом мосту подаст сигнал к общему наступлению, и тотчас же со всех колоколен Парижа загремят звуки набата.
Мы слушали Дантона, затаив дыхание. У многих на глазах выступили слезы. Когда он кончил свою речь, мы чуть не задушили его в объятиях.
— Дай бог, чтобы все произошло так, как ты сказал, патриот, — говорили ему федераты.
Мы только сели ужинать, — весь рацион на этот день состоял из куска хлеба с головкой чесноку, — как вдруг на улице, перед казармой, раздался выстрел. Весь батальон мгновенно вскочил на ноги и схватился за оружие. Не слушаясь уговоров майора Муассона, Барбару и Дантона, мы высыпали на улицу. Напрасно депутаты умоляли нас вернуться в казарму, говоря, что час выступления еще не настал, — мы стали в ряды, и двое наших барабанщиков, без приказа, одновременно стали выбивать дробь похода: «Ран, ран, ра-та план!»
Сердце отчаянно колотилось у меня в груди. Я сам не знал, почему я так волнуюсь. У меня дрожали и подкашивались ноги, меня била лихорадка. Я жевал и пережевывал кусок хлеба, который начал есть, когда на улице раздался выстрел, но не мог проглотить, точно тугая петля сдавила мне горло.
Батальон зашагал по темным улицам. Башенные часы только что пробили полночь. Темное небо было усыпано яркими звездами. Мы шли за барабанщиками, храня глубокое молчание. Каждый ощупывал на ходу пороховницу и пули, чтобы удостовериться, что все в порядке, что ничто не забыто в казарме.
Из узких, тихих переулков мы вышли на широкую набережную Сены. Вдоль обоих берегов и на мостах горели длинные ряды фонарей. Что здесь творилось! Шум, крики, пение, стук копыт, скрип колес, словно началось великое переселение народов! Конные патрули королевских жандармов скакали галопом взад и вперед. Входы на мосты были преграждены и охранялись отрядами аристократов. На противоположном берегу реки с грохотом мчалась артиллерия, на рысях проходили полки кавалерии; они сосредоточивались на подступах к королевскому дворцу, темная громада которого резко выделялась на фоне звездного неба.
Неожиданно наш батальон остановился, не доходя моста Сен-Мишель, через который лежал наш путь. Барабанная дробь умолкла, и ряды смешались: все хотели подойти поближе к мосту, чтобы увидеть, кто преградил нам дорогу.
Но майор Муассон приказал нам стоять на месте, и один направился навстречу командиру отряда, охраняющего мост Сен-Мишель. Через минуту он возвратился и сообщил, что Национальная гвардия получила приказ никого не пропускать через мост.
Услышав это, мы пришли в неистовство. В рядах поднялся крик, что надо с боем прорваться через кордон национальных гвардейцев.
— Молчать! — крикнул майор Муассон. — Тише!
И он вполголоса объяснил нам, что нельзя начинать сражение прежде, чем выстрел из пушки не подаст сигнала к общему выступлению.
— А где эта сигнальная пушка? — спросил Марган.
Он был бледен, как полотно, и пальцы его рук сжались в кулаки.
— Там, на Новом мосту. К несчастью, этот мост тоже занят Национальной гвардией.
— Если только за этим остановка, — сказал Марган, — то я пойду и выстрелю из пушки.
— Нет, этого не стоит делать, — ответил майор. — Положитесь на меня: я клянусь вам, что в назначенный час мы перейдем через мост и первыми займем позицию перед дворцом тирана.
В то время, как федераты спорили с майором, Марган подмигнул Пелу и мне, и мы втроем, незаметно отделившись от отряда, подошли поближе к мосту.
Пикет из трех национальных гвардейцев преградил нам путь. Марган, который хорошо говорил по-французски, завел с ними дружеский разговор.