Марсельцы - Страница 43

Словно огненный смерч ворвался в обычно тихий и чопорный аристократический квартал Сент-Оноре. Тысячи сильных мужских голосов пели «Марсельезу», два барабана марсельского батальона и четырнадцать барабанов патриотов округа Славы безумолчно трещали, пушечные лафеты грохотали на булыжниках мостовой…

Все окна и двери аристократических особняков были на запоре. Только раз распахнулось одно окно на чердаке, и раздался выстрел. Но нам некогда было думать о расправе с врагами-одиночками.

— Наплевать! — закричал Сама́ и еще выше поднял над головой плакат с «Декларацией прав человека».

— Не обращайте внимания! — сказал Марган. — Завтра мы успеем накормить этого аристократа свинцовыми косточками. А сегодня — прибережем их для тирана!

Однако, чем дальше, тем чаще раздавались выстрелы. Стреляли из чердачных окон и подвалов, с балконов, справа и слева, спереди и сзади, из пистолетов и из ружей. В одном месте на нас обрушились тяжелые черепицы с крыши.

Но мы, затаив ненависть, шли все вперед и вперед и только громче пели:

К оружию, граждане! Равняйся, батальон!
Марш, марш вперед, чтоб кровью их
Был след наш напоен!

Наконец, голова нашей колонны добралась до площади Карусель.

Вся площадь перед дворцом кишела конными жандармами, гренадерами, швейцарцами, копейщиками и другими контрреволюционными войсками. Наш приход внес замешательство: защитники тирана начали метаться по площади в полной растерянности. Первыми отступили жандармы, — видно, они испугались барабанного боя. За ними дрогнули ряды гренадеров. Копейщики держались дольше других, но и они не устояли, когда мы подошли близко и прямо в лицо им грянули:

Так трепещите же, тираны,
И вы, предатели страны!
За ваши гибельные планы
Теперь ответить вы должны!

Солдаты в беспорядке отошли к королевскому дворцу… Все ворота широко распахнулись, и жандармы, гренадеры, копейщики хлынули во двор, спеша поскорей укрыться под защиту решеток.

Армия восстания овладела площадью Карусель.

Наш батальон разместился напротив главных входных ворот королевского дворца, только что захлопнувшихся за последними копейщиками. Теперь нас отделяли от обиталища тирана только три двора: направо — двор Принцев, посредине — Большой королевский двор, налево — двор Швейцарской гвардии.

Занималась заря. В бледных предрассветных сумерках королевский дворец не казался уже больше одной монолитной каменной громадой. Мы различали теперь окна, длинными рядами прорезавшие его фасад. Некоторые были заложены тюфяками для защиты от пуль, другие, напротив, были настежь распахнуты: они должны были служить бойницами для осажденных.

Барабаны беспрестанно били сбор.

На площадь вливались батальон за батальоном. Вот патриоты из округа Сен-Марсо, вот брестские федераты в красных мундирах.

Мы приветствовали их приход возгласами:

— Да здравствует нация!

Теперь на площади Карусель одновременно били сбор не два и не шестнадцать, а двадцать, сорок, может быть, сто барабанов. Теперь уже не пятьсот, а тысячи и тысячи голосов кричали: «Свобода или смерть!» И эти крики были так сильны, что стекла в окнах ближних домов дрожали и звенели.

Крыши дворца заалели, и краешек огромного шара августовского солнца показался из-за них. Солнце вставало красное, как кровь…

Майор Муассон подошел к главным воротам королевского дворца и, трижды постучав в них эфесом сабли, громко сказал:

— Именем народа и революции! Отворите!

Молчание.

Муассон повернулся лицом к нам и, заметив меня, — я стоял в первом ряду, — сказал:

— Послушай, Паскале. Если бы над стеной свешивалась ветка со спелыми вишнями, я уверен, ты, не задумываясь, полез бы за ней. Правда?

Я ответил:

— Я понимаю, чего вы от меня ждете, командир. Будет исполнено!

Я тотчас же начал карабкаться вверх, цепляясь за малейшие уступы стены… Не всякая кошка одолела бы эту высокую стену, но я полз, как ящерица, и вот я уже сижу верхом на гребне!

— Что теперь делать? — крикнул я майору Муассону.

— Расскажи мне, что происходит во дворе.

— В крольчатнике переполох! Кролики бегают по двору и ищут, куда спрятаться. Если позволите, командир, я подстрелю парочку!

И я выхватил пистолет из-за кушака.

— Не смей стрелять, Паскале! — крикнул мне майор.

— Слушаюсь, не буду. Кстати, они уже все попрятались по углам: и голубые жандармы, и зеленые гренадеры, и красные швейцарцы, и вся остальная шайка!.. Постойте-ка! Оказывается, один еще не успел удрать… — Тут я прицелился. — Честное слово, это сам король!.. Ты ли это, Капет? Отвечай, или я стреляю! Ну, разумеется, это король! Можно стрелять, командир!

— Не смей! Сказано тебе, не стрелять без команды!

— Как жалко! Конечно это был сам король! Он вышел из домика, что у главного входа. На нем красивый, расшитый золотом мундир, белые шелковые чулки и лакированные туфли с серебряными застежками. Ясное дело, это король!

Майор Муассон и весь батальон так и покатились со смеху.

Федераты стали бешено аплодировать мне.

— Ах, ты, глупыш! — сказал командир. — Да ведь это привратник!

— Вы думаете! Что ж, раз привратник ушел с поста, я сам вам открою двери!

Раз, два, три — я уже во дворе! Четыре, пять, шесть — отодвигаю засовы и широко распахиваю обе створки ворот.

Майор Муассон и марсельский батальон первыми вступают во двор королевского дворца. В эту самую минуту, как мы узнали позже, тиран и его жена — Австриячка — скрылись через сад. Когда свобода совершает свое торжественное вступление, деспотизм должен бежать.