— Ко мне, марсельцы! Свобода или смерть!
Люди колебались, столпившись у решетки дворцовой ограды. Тогда Пелу, которому толчея у ворот мешала ввезти во двор пушки, закричал:
— Пропустите же артиллерию, черт вас побери! Что вы тут столпились, как стадо баранов? Какой позор! Марсельские патриоты удирают, как зайцы, от парижских аристократов! Дайте мне только войти во двор, я вам покажу, как надо себя вести с врагами народа! Ну, прочь с дороги!
Насмешки Пелу и спокойный голос капитана Гарнье, по-прежнему невозмутимо стоявшего во весь рост под градом картечи, подействовали на нас отрезвляюще. Нам стало стыдно. Часть федератов помогла вкатить во двор пушки, другие оттащили в сторону раненых, чтобы колеса телег не раздавили их. Через несколько минут обе пушки были установлены прямо против парадного крыльца.
Сквозь поредевшее на мгновенье облако дыма мы увидели на ступеньках лестницы кучку гренадеров, а за ними, в вестибюле дворца, — множество швейцарцев в красных мундирах. Они беспрерывно стреляли в нас.
Пули свистели в воздухе, зарывались в землю, со звоном ударялись в бронзу орудий, оставляя в ней серебристые бороздки, попадали в спицы колес и отрывали от них щепки.
Но Пелу не обращал на пули никакого внимания. Спокойно, точно на учебной стрельбе, он навел орудия на парадный вход, тщательно проверил прицел и укрепил фитиль; затем он снял шапку, отвесил глубокий поклон дворцу, крикнул: «Дайте дорогу картечи! Посторонитесь, друзья» и не спеша поджег фитиль.
Пушка загрохотала. Чугунное ядро с картечью разорвалось в самой гуще защитников дворца.
— Да здравствует нация! — закричали мы.
Когда дым выстрела рассеялся, мы увидали, какое страшное опустошение произвел выстрел в стане врагов. Словно коса прошлась по клеверному полю. Ни одна картечина не пропала даром. На ступеньках крыльца лежали убитые и раненые. Ряды швейцарцев и гренадеров смешались. Гренадеры толпой устремились во дворец, некоторые удрали в сад, другие пытались скрыться в подвал через световые люки.
Пелу крикнул им вдогонку:
— Что, не по вкусу пришлось угощение? Погодите минутку, то ли еще будет!
И он навел вторую пушку, укрепил фитиль, снова снял шляпу и крикнул: «Берегите штаны! Как бы не продырявило!» Бум!.. Раздался второй выстрел, новый град картечи влетел в широко раскрытую дверь, и снова без счета стали падать солдаты в мундирах всех цветов: красных, зеленых, белых и синих.
Тут аристократы пришли в полное смятение. Беглый огонь из окон дворца прекратился. Барабаны патриотов снова начали выстукивать: «На приступ! Вперед!»
Капитан Гарнье стал во главе отряда, и по его команде, держа штыки наперевес, мы сомкнутыми рядами кинулись на штурм дворца.
— Вот оно, змеиное гнездо!
Рябой Марган бежал рядом со мной.
— Держись, Паскале! — крикнул он мне. — Сейчас будет жарко.
Марган не ошибся: внутри дворца действительно стало жарко. Весь вестибюль, все ступеньки парадной лестницы, до самой площадки второго этажа, кишмя кишели швейцарцами, гренадерами. Они беспрестанно стреляли. Пули сыпались на нас градом.
Не теряя ни секунды, мы ринулись в атаку. Каждую пядь вестибюля, каждую ступеньку лестницы приходилось брать с боя. В этой тесноте мы не могли даже перезаряжать ружья и дрались саблями, штыками, пистолетами.
Капитан Гарнье подавал нам пример — он сражался в самом первом ряду. Возле него — Марган, Воклер. Страха как не бывало. Все были возбуждены, все лезли вперед, как одержимые, расчищая себе дорогу штыками.
Шутник Пелу, указывая на красные мундиры швейцарцев, перемешавшиеся с зелеными мундирами гренадеров, крикнул:
— Эй, друзья, кто любит красные помидоры с зеленым луком? Подходи!
И с этими словами он бросил на лестницу в самую гущу противников две гранаты, начиненные картечью. Гранаты взорвались со страшным грохотом. Десятки врагов рухнули на пол.
Густой дым обволакивал нас, стесняя дыхание, слепя глаза. В ушах стоял стон раненых, грохот пальбы, звон стекол, выбитых взрывом гранат…
Громкие крики «Да здравствует нация!», которыми мы приветствовали разрыв гранат, испугали наших противников. Им показалось, что лестница взорвана и сейчас обвалится. В смятении метались они во все стороны, как затравленные звери, и в неописуемой суматохе окончательно теряли голову. Одни из них с перепугу бросались прямо на наши штыки, другие перелезали через перила и кидались вниз, разбиваясь о плиты вестибюля…
Пользуясь этой сумятицей, мы ступенька за ступенькой взбирались по лестнице, коля и рубя немногих защитников ее — швейцарцев и гренадеров, — которые не покинули своего поста.
И вот мы уже на площадке второго этажа. Но — странное дело! — чем больше убитых врагов мы оставляли за собой, тем больше новых противников возникало перед нами!
Но тут Пелу снова бросил две гранаты в кучу аристократов, которые продолжали еще защищать площадку второго этажа.
Это решило дело: оставшиеся в живых аристократы либо бежали во внутренние апартаменты дворца, словно стая крыс, спугнутая кошкой, либо сдались на милость победителя. Поздно сдаетесь, друзья! Все равно вам некуда было бежать! Бедных наемников-швейцарцев, национальных гвардейцев, гренадеров из крестьян, из ремесленников, из рабочих — мы узнавали по рваной одежде, по грубому белью, по истасканной обуви. Этим мы дарили жизнь. Но дворянам, графам и маркизам, в рубашках с кружевами, в шелковых чулках, — этим не было пощады! С ними расправа была короткая — сабля в живот, пуля в лоб — и за окно! «Передай привет австрийцам, гадина!»