Марсельцы - Страница 51

Рран! рран! рран! — стучали барабаны, как в ту ночь, когда мы шли на штурм дворца.

Что это? Марсельский батальон выступает в обратный поход? Нет.

Тиран пытается вновь завладеть дворцом? Может быть.

Я побежал к дворцовой площади. Здесь на невысоком помосте стояли трое патриотов. В руках у одного развевалось трехцветное знамя нации — синее, белое, красное. Другой высоко поднимал над головой плакат:

«Отечество в опасности!»

Перед третьим на столике лежала тетрадь и чернильница: он записывал имена добровольцев, желающих поступить в армию революции.

Юноши и подростки не старше меня, полные сил мужчины и седоусые старики, ремесленники, рабочие и крестьяне подходили к помосту и вписывали свои имена в тетрадь.

Те, кто уже записался, с возгласами: «Да здравствует нация!» отходили в сторону и становились в ряды по указаниям бригадиров.

Как только набиралась рота добровольцев, бригадир раздавал ружья, порох, пули, и рота выступала в поход, на фронт, к границам родины, которой угрожали армии иностранцев.

«Отечество в опасности!» — подумал я, и сердце бешено заколотилось в моей груди. Расталкивая толпу, я бросился к помосту и закричал:

— Запишите и меня! Да здравствует нация!

Патриот, составляющий список, занес мое имя в свою тетрадь. Я хотел уже сойти с помоста, чтобы стать в строй, но он задержал меня:

— Гражданин! Получи свое жалованье за месяц, как все другие! Здесь три экю!

Затем, пристально поглядев на меня, он добавил:

— Мне кажется, я знаю тебя. Ты живешь в переулке Гемене у доброго патриота Планшо, моего соседа?

— Да, я живу у Планшо, — ответил я.

Неожиданное упоминание имени Планшо взволновало меня, — внезапно передо мной возникли дорогие образы Аделины, Воклера, Лазули, и сразу стыд и отчаяние овладели мной с прежней силой и слезы навернулись на глаза.

Но я постарался справиться со своим волнением. Не пристало плакать добровольцу революционной армии! Подавив дрожь в голосе, я сказал патриоту:

— Так как ты наш сосед, гражданин, я поручаю тебе передать прощальный привет всем моим домашним и вручить Воклеру эти три экю. Скажи, что Паскале посылает ему деньги в благодарность за все, что Воклер и Лазули для него сделали, что Паскале теперь доброволец революционной армии, что опасность, угрожающая отечеству, заставляет его немедленно выступить на фронт, чтобы защищать революцию…

Опуская три экю в карман патриота, я почувствовал, что с совести моей свалился весь груз стыда и отчаяния.

Рран! рран! рран! — барабан забил поход, и наш отряд тронулся в путь, к северной границе Франции, навстречу иностранным захватчикам.

Ровно два года спустя, 16 фрюктидора II года республики, я вернулся в Париж вместе со своим отрядом.

Мы сражались на берегах Рейна и в болотах Голландии, пока последний враг не покинул земель республики. Теперь, накануне переброски отряда в итальянскую армию, нам дали несколько дней отпуска и отдыха в Париже.

Но в этот день, 16 фрюктидора, я был назначен в наряд при гильотине, рубившей голову врагам республики.

Держа ружье на-караул, я стоял на эшафоте, возле самой «национальной бритвы». Взгляд мой блуждал по толпе зевак, тесным кольцом обступивших подножие эшафота. Телеги одна за другой подвозили на площадь все новые и новые партии приговоренных к смертной казни врагов народа — аристократов. Некоторые держали себя мужественно, были спокойны и даже веселы, словно их привезли на праздник. Другие были бледны — ни кровинки в лице; они шли, шатаясь, уже сейчас более мертвые, чем живые.

Я обратил внимание на телегу, в которой сидели трое приговоренных: один мужчина и две женщины. Когда эта телега подъехала к эшафоту, мужчина, поглядев на меня, вдруг отвернулся и низко опустил голову. Я пристально посмотрел на него, и внезапно вся кровь бросилась мне в голову: это был Сюрто! А женщины — маркиза д’Амбрен и Жакарас…

Вот приговоренные поднялись по лестнице… Трус Сюрто отступил назад, чтобы не проходить первым. Маркиза дрожала и читала молитвы. Жакарас хриплым голосом изрыгала проклятия. Но палачу некогда. Он схватил Сюрто и швырнул его под нож гильотины.

Я хотел напомнить Сюрто о всех его преступлениях, сказать ему, что он заслужил свою кару, но не мог выговорить ни слова. У меня только-только хватило сил указать пальцем на нависший над ним нож.

Все трое — Сюрто, маркиза и Жакарас — одновременно подняли глаза, и вдруг все вместе испустили крик ужаса. Да и сам я, содрогаясь, отступил…

Не вид ножа произвел такое впечатление. На перекладине гильотины черной краской было написано:

«АДЕЛИНА».

Трижды нож скользнул по желобкам вертикальных балок. Три головы с глухим стуком одна за другой упали в корзину…

Скоро меня сменили с караула.

Через несколько дней наш отряд уже присоединился к итальянской армии, которой командовал генерал Бонапарт, будущий император Наполеон I.

notes

1

Имя телохранителя Surto по-французски звучит так же, как: surtaut, что значит непосильный, обременительный налог.

2

Паписты — приверженцы папы — главы римско-католической церкви.

3

Каноник — духовное лицо.

4

В начале XIV века, потерпев поражение в борьбе с французским королем Филиппом IV, папа Климент V вынужден был из Рима переехать в город Авиньон, принадлежавший тогда графу Прованскому, но фактически бывший в зависимости от французского короля. Во время этого так называемого «авиньонского пленения» (1309–1377) папы построили там замечательный дворец.